Дневник философа. 6.08.22. Парадоксы истории и идеологии: казус Харари (Patreon)

С интервью Харари у меня связан интересный опыт. Изначально интервью мне очень не понравилось. Мне показалось, что Харари оперирует целым набором банальностей, что его тезисы похожи на передовицы массовых газет. Но когда я стал слушать медленно, с остановками (по ходу делая выписки, снабжая их комментариями, как я это обычно делаю при внимательном прослушивании), мое первично негативное отношение изменилось существенным образом. Конечно, банальностей в интервью хватает. Как и отзвуков передовиц газет определенного направления. Но, все-таки, это интервью думающего человека, который не хочет упрощать там, где упрощения связаны с ловушками и опасностями для человека и общества.

Вначале скажу о метафорах Харари и его смелых обобщениях в этом интервью. Например, ближе к концу, высказывая большое уважение к Горбачеву, он сравнивает распад могущественной империи, СССР, с аварийной посадкой самолета. Горбачеву «удалось посадить этот самолет, не уничтожив человечество». Советское руководство приняло решение не пытаться спасти себя с помощью военной силы (хотя и располагало самой большой армией мира). Горбачев «отказался от огромной власти мирным путем» и позволил республикам мирно разойтись, строить свое будущее самостоятельно.

Хорошая мысль, не правда ли? И метафора удачная. В самолете обнаружились серьезные неполадки, он мог разбиться. Но капитану удалось его посадить и сохранить человеческие жизни. Мне нравится это рассуждение эстетически, хотя я с ним совершенно не согласен. Думаю, у Горбачева реальной власти уже не было. И если бы он, осенью 1991 года, пытался бы бороться за власть, пытался бы подчинить своей власти Ельцина (тогда – первого президента Российской Федерации), вряд ли его приказы выполнялись бы силовиками. Были созданы параллельные структуры власти, Ельцин был заинтересован в ослабление «союзной власти», а его поддержка в народе после путча была максимально высокой.

В СССР осенью 1991 года существовало два президента: «союзный» и «республиканский». Первый после форосского пленения выглядел беспомощно и был похож на тень себя прежнего. Он понимал, что власть потерял. Второй хотел усилить свою власть, и распад Союза был явно в его интересах (как и в интересах республиканских элит). Как это бывает нередко в истории, августовский путч, цель которого была сохранить СССР, сделал его сохранение почти невозможным. Еще в июле, перед путчем, был опубликован новый «союзный договор» (точнее, его проект). Но уже к концу августа он превратился в простую бумажку, никого не интересующую и утопическую. Горбачев не имел никаких ресурсов удержать власть. Здесь он, скорее отдаленно напоминает Николая II в момент отречения. Российская империя начала свой стремительный распад с отречения Николая. Советский Союз юридически прекратил свое существование с момента отречения Горбачева.

Отречение состоялось на католические Рождество, 25.12.1991, и сопровождалось такими словами: «В силу сложившейся ситуации, в связи с образованием Содружества независимых государств, я прекращаю свою деятельность на посту президента СССР». «Возобладала линия на расчленение страны и на разъединение государства, с чем я не могу согласиться». В речи акцент был сделан на понятии «принципиальное несогласие».  И здесь оценка Харари имеет право на существование. Но имел ли Горбачев возможность выступить против «линии расчленения»? Вряд ли…

Парадоксальным образом, Ельцин также отрекся от власти. И это тоже было символически обставлено: новогоднее обращение, за несколько минут до наступления 2000 года. «Сегодня я в последний раз обращаюсь к вам как президент России. Я принял решение. Долго и мучительно над ним размышлял. Сегодня, в последний день уходящего века, я ухожу в отставку. Россия должна войти в новое тысячелетие с новыми политиками, с новыми лицами». Что ж, «новое лицо» не замедлило явиться, и Россия вошла… И до сих пор не может выйти… Новое лицо объявило о защите основополагающих свобод (слова, печати, собственности) и первые же минуты пребывания у власти начало со лжи (как оказалось вскоре). Но я сейчас о другом.

Итак, метафора Харари прекрасна, но не совсем верна. Была хорошая шутка о «маленькой банде нацистов во главе с евреем». У Харари есть чувство юмора. Удачно было сказано о том, что украинцы встречали россиян не цветами, а коктейлями Молотова. Фраза немного затертая, но прозвучала эффектно.

Но сейчас я бы разобрал тезисы Харари, с которыми согласен, и с которыми не могу согласиться. Начну с несогласия.

Красной нитью через беседу прошло противопоставление рациональности, с одной стороны, и фантазии, - с другой. Харари все время пытался объяснить войну фантазией Путина. Это ошибка, рассуждает израильский историк, объяснять все с рациональной точки зрения. «Нет, это война с фантазиями в головах людей». Харари говорит это и в начале беседы, и ближе к ее концу.

Мне тоже казалось в феврале и марте (и даже я высказал эту мысль в нескольких интервью), что в первую очередь речь идет о фантазиях тирана. Но это, наверное, слишком удобное и простое объяснение. В сферах политики и истории нет единого стандарта рациональности. Это хорошо показал Амартия Сен в книге о справедливости.

К тому же, Харари находится в очень уязвимом положении из-за своей теории реальности, описанной в его книгах. В принципе, он физикалист, практикующий одну из версий буддистских медитаций. Опыт медитирования – это единственное проявление его «метафизического» опыта. Когда я разбирал его книги, подробно на этом останавливался. Поэтому я бы спросил Харари: на чем основывается его теория рациональности? И какой он может предложить критерий различения реального и вымышленного, рационального и фантазийного?

Эти вопросы особенно актуальны, когда он рассуждает о национализме. Приятно было слышать от него высокую оценку украинцев, их мужества и стойкости. В контексте этих рассуждений Зыгарь указал на явный парадокс в аргументации собеседника: из книг Харари явствует, что национализм – это результат вымысла, что сами нации вымышлены. Но в Украине люди жертвуют собой ради государства и своей нации. Получается, что нация ставится выше индивида, и либеральный мир при этом аплодирует Украине. А если учесть вымышленность идеи нации, парадокс кажется очевидным.

Харари отвечает так: «Когда я говорю, что нация – вымысел, это не значит, что нация не существует, что она не имеет значения». «Нация – не реальная объективная сущность, такая, например, как человек или тигр. Нация ничего не чувствует, она не может быть грустной или счастливой. Это некая вымышленная история, в которую верят миллионы людей». Например, такая же фикция – как деньги или футбол.

Это какая-то «реальная» фикция. Вымышленная «действительность». Но для меня как философа, здесь проповедуется очень некогерентная теория реальности. Тем более, что идею Бога Харари не жалует и не очень охотно использует ее в том же ключе, что и идею нации.

С одной стороны, Харари справедливо критикует фантазии Путина. Отвечая на вопрос, почему Путин проиграл, он говорит: «Сама военная цель [Путина] недостижима, потому что она основана на фантазии». С другой стороны, Харари утверждает, что именно фантазии, мир воображаемого, движет человечеством и часто приводит к успеху. Да что там приводит к успеху, - создает человеческую цивилизацию! Тогда, возможно, есть критерий различения «хороших» и «плохих» фантазий? Харари хватается за эту возможность.

«Нация – это одна из лучших историй, которые созданы людьми». Чтобы различить хорошие и плохие фантазии, хорошие и плохие истории, можно задать себе ряд вопросов. Приносят ли эти фантазии и истории пользу миру? Они помогают людям? Или они вредят людям? Философ сказал бы, что Харари вводит принцип утилитаризма при оценке хороших и плохих историй. Но этот принцип очень ненадежный. Разве мало случаев в XIX и XX веках, когда национализм приносил скорее вред, чем пользу? И народу, и человечеству. Или, другой случай. Национализм может вначале приносить пользу (в краткосрочной перспективе), а затем вредить и приводить к катастрофе. Так было с нацизмом в Германии и с фашизмом в Италии. Так, скорее всего, случится, и с Россией.

А космополитизм, идеи просвещения и либерализма? Они тоже приносили много пользы. Как и идеи теократии, например, или идеи власти в средневековой Европе. В конце концов, самая «успешная» и «полезная» идея – это идея Бога. Почему же Харари ее отбрасывает? Идея Бога древнее и «успешнее» национализма. Не буду продолжать эту линию аргументации. Мне кажется, я достаточно убедительно показал, что утилитаристский критерий различения историй и фантазий – очень слабый. В принципе, и каннибализм, и рабство, успешно проходят «тест Харари».

В развитии темы нации Харари переходит к слишком сильным упрощениям. «Правильное восприятие нации» - любить окружающих вас людей и платить налоги. «Неправильное восприятие нации» - создавать образ врага и опираться на ненависть к другим. «Сейчас существует неправильное понимание национализма, как ненависти». По моему мнению, это тоже слабый критерий. Можно одновременно любить своих и ненавидеть чужих (частое в истории явление). Причем далеко не только во время войны. Вспомним длительную вражду между немцами и французами. Можно платить налоги и уничтожать другие народы (тоже нередкое явление). Здесь нет противоречия. В общем, что-то не так здесь в аргументации Харари.

Еще один парадокс, который обозначился в разговоре при обсуждении того, как правильно писать историю. Тезис Харари: важно честно говорить о своей истории. «Почти каждый народ склонен создавать искаженный образ своего прошлого». В этой истории «мы» - либо жертвы, либо герои. Никто не хочет вспоминать и признавать периоды, когда «мы» были агрессорами и палачами. «Это очень однобокий взгляд на историю, что-то наподобие маниакально-депрессивного расстройства». Поэтому нациям тоже нужны психотерапевты.

Интересный тезис. Но как это коррелирует с тезисом Харари, что нации – это не нечто реально-объективное, что нации не могут радоваться или грустить? Как же тогда их исцелять? К тому же Харари заявляет, что, если политики попытаются рассказать народу правду об их истории (да и просто правду), их, таких политиков, просто не изберут. «Люди не хотят слышать всю правду. Это слишком болезненно». С таким тезисом можно согласиться. Но тогда возникает вопрос: как выйти из этого затруднения? Не демократия ли тому виной? Политики говорят народу приятное, а не правду. Конечно, Харари, за демократию. И против тоталитаризма. Но тогда позиция историка в современном мире незавидна. Как и политика. Нужно рассказывать людям «хорошие», а не правдивые истории.

Теперь я скажу о тезисах Харари, которые мне показались интересными и с которыми я отчасти могу согласиться.

Очень интересное рассуждение о культе прошлого в Советском Союзе и у Путина. В 30-е-50-е годы в СССР господствовала идея, что будущее за социализмом. «Потом, в 60-е-70-е годы оказалось, что они [лидеры СССР – А.Б.] упустили будущее. Что социалистические страны проседают, что СССР остается позади Запада. И тогда они начали ориентироваться не на будущее, а на прошлое. Оказалось, лучшее время, это когда мы сражались с нацистами. Что это и был лучший момент в нашей истории». И тогда, опираясь на эти представления, Путин как бы сказал: давайте снова возвратимся в то время. «Давайте вернем Вторую мировую. Давайте воссоздадим войну против нацистов. И это то, что происходит прямо сейчас».

Перед нами Харари во всем своем блеске. Очень яркие аналогии, блестящее воспроизведение логики путинизма. Конечно, немного гиперболизировано, конечно, с некоторыми натяжками (все-таки о будущем думали, про космос говорили, фантастику писали). Но в исполнении Харари - ярко и талантливо. Действительно, при Путине культ «Великой Отечественной» достиг уровня каких-то религиозных радений. Память о погибших была заменена пышными парадами, преувеличенной и нарочито пафосной риторикой на уровне СМИ и речей политиков разных мастей. Можно прямо говорить о грубой и бессовестной инструментализации исторической памяти. В последние годы это больше походило на патриотическую накачку широких масс, чем на долг памяти перед павшими.

Интересны рассуждения Харари о фашизме и нацизме. Если нация ставит себя превыше всего, считает себя выше всех остальных - это прямой путь к нацизму и фашизму. Тогда «нация как бы стоит над истиной». «И если для оправдания нации нужно исказить ее историю, это с успехом делается». Согласен!

Самый неожиданный поворот разговора был для меня тогда, когда Зыгарь задал не очень корректный (по моему мнению) вопрос. Он провел аналогию между путинским популизмом и популизмом Трампа и даже пристегнул сюда американский консерватизм (приведя в пример последнее голосование в Верховном суде). Как можно противостоять этому глобальному процессу (то есть триумфу популизма и консерватизма)? Скажу прямо, вопрос в стиле передовицы New York Times. Харари, по всей видимости, должен был поддержать этот идеологический выпад и порассуждать о «страшном тренде».

Но нет, его ответ был неожиданным. Рассуждая о популизме, нужно избегать бинарных оценок, мышления «или-или». «У меня много друзей либералов, которые негативно относятся к патриотизму и национализму. Но это ошибка». Популисты создают ситуацию двойного выбора: или национализм, или либерализм. Или глобализм, или национализм. Но это как раз и есть ловушка популизма. Получается, ответ прозвучал как критика интенционального содержания вопроса Зыгаря. Сам вопрос был популистский. Главное оружие против популизма – учиться мыслить сложнее. С этим я, как вы знаете, полностью согласен.

Ну, а рассуждения о культурных войнах запада, от трех всадниках апокалипсиса (война, пандемии, голод), - это вы послушайте сами. Для меня это было умеренно интересно. Зацепила только мысль, что эти три большие врага человечества (главным образом пандемии и голод), в отличие от прошлых времен, искусственно созданы плохими политическими решениями. «Нам нужно объединить усилия и построить лучший глобальный порядок, чем есть сейчас». С этим думаю, никто спорить не будет…

Подведу итоги.

Во-первых, Харари мне показался менее идеологически-зашоренным, чем Снайдер.

Во-вторых, Харари и здесь проявил свои лучшие качества: метафоричность, образность, умение создавать краткие и наглядные формулы.

Наконец, в-третьих, в интервью в полной мере проявились и его слабости (которые свойственны и всем его книгам) – некогерентность, противоречивость и непоследовательность мышления. Прежде всего, на уровне онтологии и теории ценностей.

А в целом, очень советую посмотреть оба интервью, медленно, с блокнотом, снабжая выписки собственными комментариями. Очень полезное занятие. Сам проверял…